Леденящий сквозняк, промчавшийся по полу, заставил Идэна поёжиться. Он уже переставал чувствовать пальцы на ногах и осознавал то, что попытайся он сейчас встать – непременно рухнет на пол. Подтянув ноги ближе к груди и сложив руки, юноша постарался, как можно плотнее завернуться в старый, издерганный временем, плед.
Глубоко в голове отзывается чёткий рокот антикварных часов с кукушкой. Изумрудные глаза въедаются в память.
        Кукушка.
Поправив помятую рубашку, Идэн привстал. Болезненная тень покрывала его ещё совсем юное лицо, которую он тщательно старался прятать.
Стрелки часов мерно отстукивали, словно метроном в оккупированном городе, полном больных и умирающих, униженных и оскорблённых. Но пронзительный звук метронома вбивает в сознание одну-единственную мысль: вот ещё секунда прошла… А я всё ещё слышу стук. И ещё одна. Ещё. А может и удастся. Может и встану.
Встал. Часы не останавливались. Одёрнув воротник и поправив рукава, Идэн протянул руку, чтобы сорвать их со стены. Посыпалась штукатурка. Резко открыв окно, он с ненавистью швырнул бездушный деревянный предмет в окно. Это был шестнадцатый этаж высотного дома, построенного ещё в шестидесятых. Только сейчас Идэн осознал то, что именно окна – причина всех проблем. Не только его, но и всего мира. Их было не так много. Скромная однокомнатная квартирка бедного квартала выходила на  улицы лишь со стороны одного окна, остальные же натыкались на стену соседней многоэтажки.
Шум людных улиц Манхэттена ворвался в голову и заглушил стук сердца. Стало ещё холоднее. Беспробудные струи ветра сорвали с колец на удивление ярко-жёлтые гардины.
Идэн кое-как зачесал назад длинные, непослушные волосы и плеснул в лицо ледяной водой. Оперевшись о ржавую раковину, он с минуту разглядывал своё постаревшее за несколько недель лицо. Луч яркого света пробился сквозь жалюзи и ударил юноше в лицо. Но он знал, что это не солнце. Солнце появляется ровно в час сорок три после полудня, а ещё нет и половины. Стало быть это очередная иллюзия.
Выходить было опасно, ибо стоило подождать истинного света, но Идэн не мог долго находиться взаперти. Промелькнула мысль одеть куртку, но он и этого не сделал. Если он заболеет – его непременно вылечат. И снова и снова. Он не знал, куда пойдёт, но так случалось каждый раз. Стоило лишь ступить за дверь, а цель и сама напрашивалась.
Слегка нахмурившись, Идэн дёрнул ручку двери и чуть было не налетел на человека, который, казалось, собирался позвонить.
Этот звонок всё равно уже несколько месяцев не работает.
Незнакомца нисколько не удивила столь резкая встреча. Он лишь поправил ослепительно-белый костюм и мягко, словно по-отечески, промурлыкал:
- У вас есть фортепиано?
- Есть, но старое и… К тому же нота ми из главной октавы не совсем исправна.
- Это не страшно. Так я сыграю?
- Пожалуйста.

Идэн вышел, человек в белом зашёл.
Улицы Манхэттена имеют особенность замирать, когда их об этом просишь. Но он этого и не ожидал.
Часовая мастерская была в нескольких кварталах, и Идэн простоял около получаса в ожидании автобуса, продрогнув изнутри. Но он уже начал медленно приспосабливаться к холоду. Теперь тепло уже стало ничем иным как нереальностью. И выдумкой.
В автобусе почти никого не было. Лишь женщина с ярко накрашенными губами и в шляпе с чёрной вуалью, да мужчина в очках, что-то рисовавший на заледеневшем оконном стекле. Подошел ближе.
Математик, очередной глупец. Ищет доказательство неразрешимой теореме о параллельных прямых.
- Можете не стараться. – пробормотал он, когда математик повернулся, удивлённо подняв брови. – Этой задачке нет решения. Это аксиома. Примите как явное.
- Здесь нет ничего явного.
- Вы клоун.
- Я знаю. А вы пытались решить?
- Пытался.
- А ведь вы такой же как я.

Идэн замолчал. Автобус проезжал вблизи огромного заброшенного завода по производству энергии. Несмотря ни на что огромные лопасти продолжали кружение под действием ветра. Их отдалённый шум донёсся и до него. Он взглянул изподлобья  и отметил для себя, что на вершине стоял человек в белом. Не тот. Другой.

Автобус остановился.
Вокруг не было ни души, а по земле и в воздухе кружили обрывки старых газет.
Часовщик улыбнулся, услышав звон колокольчика. Вокруг стояло бесконечное тиканье. Метронома. Я жив.
- Как вы не сошли с ума?
- Даже сумасшедшие в состоянии говорить.
- К вам не заходил сегодня парень, лет…
- К нам сегодня ещё никто не заходил.
- Благодарю.

Соседний магазин был закрыт. На витрине стоял старый телевизор, на котором значился ценник и надпись: «ярмарка 1973». По экрану ползли чёрно-белые полосы, испещряя его вдоль и поперёк, но изображение легко угадывалось.
Вот мужчина, который за рулём. Он едет по широкой трассе. На следующем кадре женщина с дочкой возле стиральной машины, а затем мальчик и отец, играющие в шахматы. А потом глубоко в душе задевает сердце беспощадный и ледяной голос: «Эти люди ничем не отличаются от вас. Но они все заняты одним и тем же в данную минуту. Они молятся. Бог с нами, он любит нас…»

Он знал куда дальше идти. Идэн знал, что то было единственное место, где он мог его найти. Это было пятиэтажное здание с выбитыми стёклами и сломанными дверями. Поднимаясь вверх, он отметил, что ничто здесь не было примечательного. Та же мебель, что стояла в доме каждого, те же картины и сожжённые книги. Может они тоже молились.. Тогда…
Как только Идэн ступил на крышу, ветер разорвал пуговицы на его рубашке и он, замерев от холода, обхватил себя руками.
Довольный смешок. Счастливый, можно сказать.
- Ты примитивен.
- Мне просто холодно.
- Снова? Не делай трагедии. Все счастливы.

Два юноши стояли на разных концах крыши. Слова каждого было трудно слышать. Их перебивал ветер.

- Мне холодно.
- Мне всё равно.
  Но я рад, что ты здесь.
- Не сравнивай. Тогда у меня было хорошее настроение: я был готов говорить с кем угодно, даже с тобой.
- Я не «кто угодно».
- Ты никто.

Пошёл снег. Теплый на удивление снег.

Меня зовут Идэн. Но это не моё настоящее имя.

А в раю идёт снег. Мне скучно. Я не люблю снег.